Новости

06.11.2015

Интервью Григория Трусова проекту Cadillac РБК Style

Григорий Трусов (президент консалтинговой компании «Контакт-Эксперт»): «Привилегированность — это не право, данное по рождению, а исключительно мера твоих собственных усилий».

 

 

 

---

 

 

 

Григорий, вы родились в Москве, были простым советским школьником. Как случилось, что этот школьник отправился учиться в США?

 

Я родился в 1974 году в Москве. Ходил в ту же школу в Марьиной Роще, где учился и из которой был исключен Евгений Евтушенко, только с разницей в сорок лет. Я помню, как видел на наших улицах Аркадия Райкина, который только «обживал» свой новый театр. В старших классах была уже физико-математическая школа в Сокольниках, в самый разгар перестроечной эпохи. Часто ждал автобуса на одной остановке с Валерией Новодворской: я — по дороге в школу, а она — куда-то по своим взрослым делам. Представьте себе 1990-й год. Тогда все: и физики, и лирики учили английский. Мы хотели для себя другого будущего, даже не в материальном плане, а просто — увидеть мир. Ведь оказалось, что он намного шире и интереснее, чем то, что предлагалось внутри «необъятной» одной шестой части суши.

 

И вы тоже захотели этот самый мир увидеть?

 

В первый раз я выехал за границу из СССР в 1988 году, пройдя гигантский конкурс пионеров. Это была Финляндия. В первом же супермаркете мой английский был подвергнут практическому экзамену. Меня остановил охранник и что-то строго, как мне показалось, спросил. Единственным, что я тогда смог вымолвить после семи классов обучения в школе, было: «Do you speak English»? Он что-то ответил. Но что — я не понял. По улыбке догадался, что могу идти дальше. Вернувшись из поездки, я стал заниматься языком по несколько часов в день и с таким упорством, что мне на нем начали сниться сны. Аттестат о среднем образовании я получил в июне еще в СССР, а в августе того же года этого государства уже не стало. Мечты тогда у меня были самые обычные: о математике, о занятиях наукой, о той самой студенческой молодости... Только воплощать их мне предстояло в Соединенных Штатах, потому что все мы знаем, что происходило в те годы здесь. Америка тогда не казалась противником, напротив, эта страна была для нас сосредоточением новых знаний и опыта. Да и вообще — отправиться туда было, как слетать на Марс.

 

Вы поехали учиться и через пять лет вернулись обратно?

 

Вы знаете, нет, намного быстрее. Я стал самым молодым выпускником Colorado School of Mines за 100 лет. Свое обучение в Колорадо я закончил тем, что опубликовал в соавторстве со своим научным руководителем методологию по оценке оставшихся залежей углеводородов, которая потом официально применялась правительственными институтами. Это было в 1994 году. Опубликовал, и отправился обратно в Москву. Там меня ждал пятый курс факультета прикладной математики в МИСиС.

 

А как случился переход от точных наук к маркетингу?

 

Возможности, которые ждали тогда в столице 21-летнего молодого человека с американским дипломом, явно превышали те, что мог предложить унылый в те годы рынок IT в США. В 1995 году я работал первым маркетинговым директором компании Samsung Electronics и помогал выводить ее на российский рынок. Конечно, я изучал маркетинг в институте в Америке, но в отсутствии понятия «рынок» в России все пришлось делать методом проб и ошибок. С другой стороны, это был дикий рынок, мало чем ограниченная свобода делать бизнес. Пули свистят, капиталы куются... Когда Samsung решил выпустить на рынок первое в России караоке, нужно было найти идею для нетривиального продвижения. Нужен был «доктор-шлягер», который разбирается и в музыке и в чаяниях аудитории. Им стал Владимир Маркин, до сих пор всем известный своими «готов целовать песок» и «сиреневым туманом». Именно он и привел меня за руку в Оперную театр-студию им. Прокофьева к моей первой преподавательнице по вокалу Елизавете Стефановне Новиковой.

 

А у вас за плечами была музыкальная школа? Или Вы никогда музыке и не учились до этого?

 

Нет, музыкальную школу я в детстве бросил. Академическому же вокалу учатся во взрослом возрасте, когда организм уже сформировался и готов выдерживать вокальные физические нагрузки.

 

А тяга быть в центре внимания появилась у вас еще в детстве?

 

Да, тщеславие. С аплодисментами в Советском Союзе все было хорошо. Я с детства любил сцену. Мне довелось тогда вести концерты в Колонном зале Дома Союзов. Помните, были пионеры, которые объявляли: «Выступает лауреат Ленинской премии...» и вели бодрыми детскими голосами радиопередачи? Так вот, это были мы.

 

С музыкой понятно. А как вы вновь оказались в США?

 

В 1997 году плох был тот маркетолог, который бы не почувствовал, что в воздухе запахло керосином и грядет большой обвал. Поэтому я решил снова поехать в Штаты. Собирал вещи и думал, чем бы интересным заняться там, ибо понимал, что в Америке с 23-летним мальчишкой никто не станет разговаривать про серьезные маркетинговые проекты. Мне показалось, что рынок программных продуктов выглядит наиболее перспективно. Набрал достаточное количество проектов и основал компанию. Тогда же я начал работать с гениальным математиком и основоположником фрактальной геометрии Бенуа Мандельбротом, в то время профессором Йельского Университета. Наш программный продукт по фрактальному анализу получил благословение великого ученого и был назван его именем — Benoit. Журнал Science опубликовал благожелательный обзор программы, которая по сей день используется в сотнях университетов по всему миру.

 

Мы сделали несколько очень красивых проектов, но самый интересный — движок на основе искусственного интеллекта для компьютерных игр и симуляторов, который обеспечивает человекоподобное поведение противника. Если вы любитель компьютерных игр, то наверняка сталкивались с нашим продуктом.

 

А как появился ваш бизнес в России?

 

С 2001 года постепенно стали приходить запросы на маркетинг из России. Я почувствовал, что рынок перешел от стадии «бери больше — кидай дальше» к осознанию потребности в системных усилиях по продвижению. В 2003 году я основал «Контакт-Эксперт». И за 12 лет создал свою школу маркетинга для российских предпринимателей, реализовал сотни проектов, опубликовал книгу и обучил более 10 000 студентов. Сейчас мы крупнейшая компания по маркетинговому консультированию в стране. Принципиально, что за все годы мы никогда не касались политики, потому что чистая коммерция — честнее и надежнее.

 

А как получается все это совмещать? Да еще и в разных странах?

 

Очень просто. Во многих моих начинаниях я правильно выбирал партнеров. Так что сейчас многие вопросы надежно решаются практически без моего участия.

 

В свой второй приезд в США Вы ведь не только строили карьеру, но и продолжили учиться вокалу, верно?

 

Во Флориде я продолжил занятия оперой у маэстро Марио Лоренти, художественного руководителя оперной антрепризы, в которой я пел следующие пять лет. Оперные театры делятся на три категории. Театры категории А — большие и известные — это Метрополитен, Ла Скала, Ковент-Гарден. Театры категории В — это городской уровень типа нашего театра Станиславского. И театры категории С — это камерный театр, например, Геликон в Москве. Залы в них намного меньше, можно играть без декораций и без оркестра, под рояль.

 

Певец уровня театра категории B не сможет сделать карьеру в театре категории А, просто потому что его голос не «пробьет» задние ряды через оркестр. Я уперся в потолок своих профессиональных возможностей. Понял, что дошел по этой лесенке до своего предела, а дальше — увы.

 

А чем-нибудь помимо оперы еще в США увлекались?

 

Да, я пошел учиться пилотировать легкие самолеты. Это хобби, кроме радости полета, давало возможность уникальных путешествий по воздуху из города в город. Сдал экзамены на лицензию и налетал 200 часов. Всего у меня было где-то 550 взлетов и посадок. Но этому увлечению настал конец 11 сентября 2001 года. После терактов гражданская авиация в Америке была существенно ограничена.

 

Как дальше стали складываться Ваши отношения с оперой?

 

В 2001 году я «допелся» до концерта в малом зале Карнеги-Холл. Переехав в Нью-Йорк из Флориды, я поменял педагога. Им стал Майкл Пол. Мы с ним поняли, что мне просто неправильно изначально диагностировали голос, как это часто случается, и стали заниматься его перепостановкой. До этого я пел баритоном (это средний мужской тембр), а на самом деле я — лирический тенор. Однако я снова начал работать в России, и на это тратилось очень много времени. Так что пришлось делать выбор «либо — либо». Но расстаться с классической музыкой и оперой невозможно. За годы выступлений в театрах и учебы у лучших педагогов я сполна овладел вокальной техникой. Преподавание и продюсирование стали естественным продолжением моей вокальной карьеры.

 

Большой удачей было найти партнера в Москве, который также горел идеей подготовить наших певцов к реалиям и жесткому стилю музыкального менеджмента на Западе. Им стал Айк Григорян, блестящий пианист и концертмейстер. Мы стали приглашать маэстро Майкла Пола, а затем и других западных педагогов в Москву для проведения мастер-классов и организовали оперный фестиваль на острове Искья. Это был не коммерческий проект, а просто праздник музыки «для своих» и прекрасное времяпрепровождение. Вы даже не представляете, насколько талантливые исполнители у нас учились! Многие из них сейчас поют на лучших сценах мира.

 

А сейчас Вы продолжаете преподавать вокал?

 

Сейчас мне не хватает времени преподавать и боюсь, что уже не хватает техники. Это все-таки очень требовательная дисциплина. Как в профессиональном спорте здесь требуется постоянно поддерживать себя в форме. Да и ставить голос кому-то «с нуля» мне было бы уже лень. Иногда хватает времени, чтобы «покоучить» уже состоявшихся певцов и помочь советом по концертной программе.

 

Опера — занятие и увлечение привилегированное. А что лично для Вас значит понятие привилегированности?

 

Привилегированность для меня — это не право, данное по рождению, а исключительно мера твоих собственных усилий. «Не положишь — не возьмешь». Оперу в отличие от разжеванной и прямолинейной попсы, трудно понять с первого раза. Это как стейк с кровью. Его намного сложнее распробовать, но получать удовольствие от его вкуса — это большая привилегия.

 

Где Вы любите слушать оперу больше всего?

 

За хорошей оперой надо гоняться по миру. Она считается самой сложной музыкальной формой, потому что совмещает в себе три сложнейших искусства: симфоническое, актерское и вокальное. Соответственно, самое непростое — это соединить эти тонкие материи, чтобы случилась сказка и проявилась магия произведения. Я в своей жизни видел хорошую оперу живьем раза четыре всего, хотя побывал на сотнях постановок. Сейчас хороших голосов много, но они распределены по миру. Поэтому сложно порекомендовать. И здесь нет корреляции Россия — Запад.

 

http://cadillac.style.rbc.ru/#interview/interview-trusov